недовольство, но, если верить тогдашним упорным слухам, Сталина рассердили попытки Молотова отговорить его устраивать позорное судилище над старыми большевиками.

Вскоре Молотов отправился на юг отдыхать. Его неожиданный отъезд был тоже воспринят верхушкой НКВД как зловещий симптом, более того — как последний акт разворачивающейся драмы… Руководство НКВД со дня на день ожидало распоряжение об аресте Молотова. В “органах” были почти уверены, что его доставят из отпуска не в Кремль, а во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Сталин держал Молотова между жизнью и смертью шесть недель и лишь после этого решил “простить” его. К удивлению энкавэдистской верхушки, Молотов вернулся из отпуска к своим обязанностям»[1233].

Конечно, Орлов не принадлежал к числу самых информированных людей в стране и не был вхож в верхние эшелоны власти. Но его версия находила подтверждение уже тогда. Так, наблюдательный Троцкий подмечал, что летом 1936 года в советской прессе не было ни цитат, ни восхвалений, ни портретов Молотова[1234]. В «Письме старого большевика», которое опубликовал в начале 1937 года «Социалистический вестник», говорилось, что подготовка к процессу над Каменевым и Зиновьевым велась втайне от части членов Политбюро, в том числе Молотова и Калинина, которые «уехали в отпуск, не зная, какой сюрприз им готовится»[1235]. Историков этот эпизод тоже заинтересовал. О том, что Молотов предлагал помиловать подсудимых, писал Эдвард Радзинский[1236]. Залесский утверждает, что Молотов выступал против открытого суда над Каменевым и Зиновьевым[1237]. Конквест полагал, что «Молотов не хотел быть замешанным в уничтожении старых большевиков», а потому «с мая 1936 года и до конца процесса находился под страхом ликвидации»[1238]. Монтефьоре серьезным сигналом опалы называет арест няни дочери Молотова Светланы. Няня была немкой из Поволжья. Молотов жаловался Ягоде, но безрезультатно[1239]. Уотсон полагал, что опала была реальной, и вызвана она была недовольством Сталина заявлениями Молотова о возможности сближения с Германией[1240]. Крайне маловероятно: Молотов в те годы не импровизировал с внешнеполитическими заявлениями. Но что-то было. Существенно даже не то, что имя Молотова не звучало на процессе в числе потенциальных жертв террора. Впервые за десять лет в период отпуска — с середины июля до начала сентября — у него не было переписки со Сталиным.

Сам генсек отдыхал с 14 августа по 25 октября, но крайне внимательно следил за процессом антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра, публичность которого была нужна не только для большей убедительности, но и для максимальной международной дискредитации Троцкого и троцкизма. Перед судом предстали 16 человек, из которых 11 были участниками «объединенной оппозиции» во главе с Каменевым и Зиновьевым, а пятеро — молодыми членами германской компартии. После оглашения обвинительного заключения все подсудимые признали себя виновными. «На иностранных корреспондентов признание всех подсудимых произвело ошеломляющее впечатление»[1241], -сообщали Сталину из Москвы Каганович и Ежов. Они обратят внимание и на то, что некоторые подсудимые «подробно говорили о связях с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Многие подсудимые назвали запасной центр в составе Радека, Сокольникова, Пятакова, Серебрякова, называя их убежденными сторонниками троцкистско-зиновьевского блока»[1242]. Обвиняемых на процессе приговорили к расстрелу.

Реакция внешнего мира на первый процесс была довольно сдержанной: приговор показался присутствовавшим дипломатам и корреспондентам убедительным, а казненными оказались главные пропагандисты мировой коммунистической революции. К общему хору гневного осуждения Троцкого и требованиям «беспощадного уничтожения презренных убийц и предателей» присоединились левые круги, в их числе Раковский, Пятаков, Радек, Преображенский. Томский 21 августа на партсобрании возглавляемого им ОГИЗ покаялся в «преступных связях с подсудимыми» и на следующий день застрелился, оставив предсмертное письмо Сталину: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, спроси мою жену лично». Вдова Томского поведала Ежову, что ее покойный супруг имел в виду… Генриха Ягоду. Ежов также написал Сталину, что свидетельства о террористической деятельности троцкистов и зиновьевцев поступали еще в 1933–1934 годах, но на них не обращали внимания[1243].

Молотов возвратился из отпуска в начале сентября и, как раньше, в паре с Кагановичем приступил к переписке со Сталиным по текущей повестке дня. 4 сентября Молотов и Каганович в связи с неудовлетворительным ходом хлебозаготовок в Западной Сибири, Казахстане, Челябинской и Воронежской областях предложили отправить туда ответственных работников. Сталин — само спокойствие: «По-моему, хлебозаготовки идут неплохо. Нельзя требовать, чтобы темпы все время нарастали, если на Волге засуха, а уборка в Сибири отстала от прошлогодней на целых две декады в силу климатических условий»[1244].

Но 6 сентября Сталин возвращает внимание своих заместителей к вопросам, связанным с оппозицией. «“Правда” в своих статьях о процессе зиновьевцев и троцкистов провалилась с треском… Она все свела к личному моменту, к тому, что есть люди злые, желающие захватить власть, и люди добрые, стоящие у власти, и этой мелкотравчатой мешаниной кормила публику. Надо было сказать в статьях, что борьба против Сталина, Ворошилова, Молотова, Жданова, Косиора и других есть борьба против Советов, борьба против коллективизации, против индустриализации, борьба, стало быть, за восстановление капитализма в городах и деревнях СССР»[1245]. Кампания против оппозиционеров активизировалась. От Норвегии потребовали экстрадиции Троцкого, и он был выслан в Мексику.

Был исключен из ЦК и арестован Пятаков. Под арестом оказались также Сокольников, Серебряков. Была проведена очная ставка Рыкова и Бухарина с Сокольниковым, который подтвердил их связь с троцкистско-зиновьевским центром, но Сталин счел аргументы недостаточно доказательными. 10 сентября газеты поместили сообщение Прокуратуры: звучавшие на «процессе 16-ти» обвинения о причастности к преступной деятельности Рыкова и Бухарина не подтвердились. В свете оглашенных на процессе сведений о троцкистском военном подполье были арестованы заместители командующих Ленинградским (Примаков) и Харьковским (Туровский) военными округами, военный атташе в Англии комкор Путна, комдивы Шмидт и Саблин, комбриг Зюк.

Письмо Сталина и Жданова от 25 сентября в адрес Кагановича и Молотова подводило черту под одним этапом борьбы с оппозицией и открывало новый. «Считаем необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года»[1246]. НКВД возглавил человек, писавший в графе образование «незаконченное низшее». Любитель петь, он не попал на сцену из-за низкого роста (151 см) и хлипкого телосложения. Целеустремленный, честолюбивый, настойчивый, исполнительный[1247].

29 сентября ПБ опросом принимает единственное в своем роде постановление: «До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический